Советские «инакомыслящие» не оправдали надежд ЦРУ и не снискали любви народной
Профессор Бенджамин Натанс считает, что диссиденты советской эпохи не пользуются достаточным уважением в современной России. Опрос Левада-центра 2013 года показал, что менее одного из пяти россиян могли назвать «любого диссидента позднего советского периода», согласно новой книге Натанса «За успех нашего безнадежного дела: Многие жизни советского диссидентского движения».
«Поздний период», по-видимому, исключает диссидентов середины века, таких как Александр Солженицын, работы которого включены в стандартную российскую школьную программу. Российский учебник 2023 года намекает на то, что так называемые диссиденты были агентами ЦРУ: Запад «хорошо о них заботился»… и поэтому за их деятельностью пристально следили органы государственной безопасности.
Но что конкретно в советском диссидентском движении нужно оценить по достоинству? Диссидентское движение может быть успешным в двух случаях: либо оно свергает режим, либо оно служит островком благородных идеалов, сохраняя их для будущего и предлагая обществу настоящего моральный пример и резкую критику системы.
Очевидно, что советские диссиденты были неудачниками в первом смысле. Ничто из того, что они сделали, ни на день не приблизило крах советской империи. СССР рухнул из-за собственной экономической недееспособности. Распространившееся в обществе разочарование сыграло свою роль, но никак нельзя сказать, что диссиденты его спровоцировали или хотя бы направили. Они были слишком изолированы от населения.
Натанс, среди прочего, подчеркивает, что диссидентское движение почти полностью ограничивалось элитой и, в частности, интеллигенцией. Почти половина подписавших одну антиправительственную петицию 1968 года работали в сфере высшего образования.
Отношение простого россиянина к диссидентскому движению можно понять из процитированного Натансом диалога между Валерией Герлин, школьной учительницей, которая потеряла работу из-за подписи петиции в поддержку четырех писателей, осужденных за антисоветскую агитацию, и директором ее школьного совета.
Герлин сказала, что она воспользовалась своими правами гражданина. Ее начальник ответил, что обиды на советскую власть могут быть у каждого — кому-то квартиру не дали, кому-то премию не выплатили. Но у всех людей это не идет дальше ворчания на кухне, а Герлин свои жалобы записывает.
Интересно, что Герлин была ребенком советской аристократии. Ее отец был высокопоставленным чиновником НКВД с квартирой на Лубянской площади. В историях Натанса нередко всплывает подобный бэкграунд.
У самой известной женщины-диссидента, Ларисы Богораз, был дядя в НКВД, а ее родители были профессорами. Среди других диссидентов были потомки Литвинова и Свердлова, а также менее известных большевиков — например, героя Красной Армии Ионы Якира.
Для этой генеалогической связи можно найти несколько возможных объяснений. Возможно, роскошь инакомыслия доступна только людям с определенным уровнем привилегий. Или, быть может, так продолжали семейную традицию.
Натанс отмечает, что диссиденты были «частью поколения первых в истории людей, которые были не иммигрантами в социализм (добровольными или нет), а коренными жителями, первыми носителями его языка».
Они сделали то же самое, что их родители и родители их родителей сделали с другим режимом. Богораз четко обозначала связь между своей видной коммунистической семьей и диссидентским путем, когда говорила, что общественная деятельность у нее крови и что она чувствовала ответственность за происходящее тогда в обществе.
Если это так, то диссиденты были не противниками революционного коммунизма, а его истинными наследниками, в буквальном и фигуральном смысле.
Конечно, идеологическое сходство между ними было. За редкими исключениями, все диссиденты в книге Натанса были социалистами. Никто из них не критиковал советский режим с позиции рыночного капитализма. Они были очень слабыми аналитиками в проблемах, из-за которых СССР был неустойчивым — в его экономических патологиях.
Больше всего диссидентов интересовали свобода слова интеллигенции и свобода эмиграции. Куда меньше их заботили ежедневные унижения, с которыми сталкивались простые люди. Популистский консерватизм Солженицына был исключением: подавляющее большинство диссидентов были типичными городскими либералами.
Настоящие приоритеты диссидентского движения можно вывести из того, чем эти люди занимались после падения коммунизма. Расцвет НПО, который произошел в России в 1990-х годах, был напрямую вдохновлен диссидентским движением и многих оттуда задействовал.
Эти НПО сосредоточились на либеральных вопросах, хорошо знакомых их западным коллегам: права женщин, права геев, домашнее насилие, свобода слова, права обвиняемых по уголовным делам, права этнических меньшинств и беженцев, право отказа от военной службы.
Неслучайно основную часть финансирования они получали из западных источников, в том числе из таких фондов, как Фонд Форда и Фонд «Открытое общество», а также из отделений правительства США — например, из USAID и Национального фонда демократии.
Наверно тут стоит упомянуть, что КГБ в общем-то справедливо обвинял советское диссидентское движение в обширных связях с ЦРУ.
В конце концов, примерно с 2006 года Владимир Путин начал преследовать эти НПО.
Его не устраивало, во-первых, то, что они получали иностранное финансирование и вступали в сговор с иностранными разведывательными службами (широко известен случай, когда сотрудника британского посольства уличили в том, что он использовал фальшивый камень в парке в качестве передатчика), а также то, что эти группы под прикрытием «прав человека» вмешивались в политику, обычно согласуясь с западными приоритетами.
Путин, как и его предшественники из КГБ, видел странное совпадение между внешнеполитическими интересами Америки и вопросами, которые поднимали московские либералы — такими как противодействие чеченской войне.
Ветераны движения НПО вспоминают 1990-е как золотой век, и эта ностальгия крайне показательна. Видимо, если вы хотите представить себе мир, где к власти пришло диссидентское движение, он будет очень похож на эпоху Ельцина: максимальная политическая и социальная свобода для городских либералов, максимальная экономическая свобода для международных корпораций и их союзников-олигархов, а для простых россиян — нищета, эксплуатация, унижение и разрушение национальной независимости. Подавляющее большинство россиян вспоминает годы Ельцина как трагедию.
СССР был неприятным режимом, поэтому возникает соблазн сказать, что россияне, выступавшие против него, наверное были правы. Но, судя по 800-страничной истории Натанса, диссиденты не проявили большой проницательности в оценке того, что именно делало СССР таким неприятным.
Можно выступать против коммунизма и все равно находить мало достоинств в либерализме диссидентов, так же как можно не любить правительство Путина и все равно видеть очень мало достоинств в критике, которую предлагает Pussy Riot.
